Они идут под звон колоколов, Подаренных тамбовскою братвою. Они поют. Ещё не слышно слов. Так псы цепные тёмной ночью воют. Иваны, вдруг познавшие родство, Несут хоругви на железных пиках И дикое, тупое естество Начертано на их славянских ликах. Когда своей трёхпалою рукой Борис крестился, мы ещё шутили: «Какой он милый, пьяненький какой» - И дом ему Ипатьевский простили. Когда Лужков в обители пловцов Решил пятишеломный храм отгрохать, «Ведь помнят, помнят дедов и отцов» - Мы продолжали умилённо охать. Когда с экрана робок и картав, Учил нас вере Ванька Охлобыстин, Не спорили мы с пеною у рта Ни об одной из нам понятных истин. А жизнь летит, как песенка Алсу Всё, вроде, так, как мы с тобой хотели: Шинкует на Поклонной колбасу Змеиную – Георгий Церетели. Но почему сомнение в лице? А вера и надежды льдинкой тают? Не потому, что РАО РПЦ На божий свет тарифы повышает? Чубайс зажёг на пасху фонари Кулич ашанский катится в корзинах И по Рублёвке в храм летят шныри С мигалками на чёрных лимузинах. Они, забыв про божий фейс-контроль, На исповеди лгут, как жёнам дома, Для них «Христос воскресе» - как пароль, Которым можно обмануть Харона. Эдем в Барвихе, ангелы «в размер» И с Павлом Пётр в погонах на воротах, И дерево познанья, крупномер, Цветёт в саду для сына-идиота. Крестясь от кошелька до кобуры, Безмозглый лоб соединяя с пузом, Они поют про лучшие миры Свой вечный гимн Советского Союза. Они стоят на службе в полный рост, Их главный даже, говорят, крестился, И ясно всем, что «номер первый» пост Из мавзолея в храм переместился. Они стоят как клоны «самого», Герои недокраденной России И жадно ловят каждый вздох его, Собой провозглашённого мессии. «Просфорку дай, кагорчика налей! Неплохо помолились так, конкретно» Лимоновские дети мне милей, Чем крёстный ход под путинским портретом. Они – готовы. Лишь приказа ждут, В глазах ни мысли нет, ни сожаленья. Прислушайся, они уже идут К тебе идут. Без веры и сомненья.